Re: Не мога да се смея / Култура и изкуство / Литература

Откъс...
Всъщност началото...
От 1 глава
(..)

Леди Троббинг и миссис Блекуотер отер, сестры-близнецы, чей портрет
кисти Милле был недавно продан на аукционе у Кристи за рекордно низкую цену,
сидели на палубной скамейке тикового дерева, ели яблоки и пили то, что леди
Троббинг со старомодной игривостью называла "шипучкой", а миссис Блекуотер
именовала более эксцентрично -- "шампань", произнося это слово в нос, на
французский лад.
-- Посмотри, Китти, ведь это мистер Фрабник, тот, что на прошлой неделе
был премьер-министром.
-- Не может быть, Фанни, где?
-- А вон, чуть впереди тех двух мужчин в котелках рядом со священником.
-- Да, похоже на его фотографии. Какой у него странный вид!
-- В точности так выглядел покойный Троббинг... весь тот последний год.
-- ... А мы ведь не подозревали, пока кто-то не нашел флаконы под
половицей в его гардеробной... а то мы все думали, что он просто пьет...
По-моему, в наши дни премьер-министры были маркой выше, ты не находишь?
-- Говорят, на мистера Фрабника имеет влияние только одна особа...
-- Из японского посольства...
-- Разумеется, милочка, только не говори так громко... Но серьезно,
Фанни, как ты думаешь, мистер Фрабник действительно такой?
-- Фигура у него для его возраста вполне хорошая.
-- Да, но его возраст и этот явно полнокровный тип так часто бывают
обманчивы. Еще бокал? Не пожалеешь, когда мы отчалим.
-- А я думала, мы уже плывем.
-- Чудачка ты, Фанни, такие уморительные вещи говоришь. И пьяненькие
старушки, давясь от беззвучного смеха, под ручку отправились вниз, в свою
каюту.
Из остальных пассажиров одни заткнули уши ватой, другие надели темные
очки, а кое-кто ел сухари из бумажных пакетов-- говорят же, что индейцы едят
змеиное мясо, чтобы перехитрить врага. Миссис Хуп лихорадочно твердила
формулу, которой обучил ее в Нью-Йорке один йог. Немногочисленные "морские
волки", чей багаж пестрел ярлыками многих плаваний, расхаживали по палубе,
вызывающе попыхивая короткими вонючими трубками и подбирая партнеров для
партии в бридж.
За две минуты до того, как пароход должен был отойти, когда уже
раздавались вокруг первые предупредительные свистки и возгласы, по трапу
поднялся молодой человек с чемоданом. Ничего примечательного в его внешности
не было.. Он выглядел в точности так, как выглядят подобные ему молодые
люди; свой чемодан, до противности тяжелый, он нес сам, потому что у него не
осталось ни одного франка да и почти никакой другой валюты. Он прожил два
месяца в Париже, где писал книгу, а теперь возвращался домой, потому что
сделал по почте предложение и получил согласие. Звали его Адам Фенвик-Саймз.
Отец Ротшильд приветливо ему улыбнулся.
-- Едва ли вы меня помните,-- сказал он.-- Мы познакомились пять лет
назад в Оксфорде, на завтраке у декана Баллиол-колледжа.
Мне будет интересно
прочесть вашу книгу, когда она выйдет,-- сколько я понимаю, это
автобиография? И разрешите мне одним из первых поздравить вас с вашей
помолвкой. Боюсь, вы убедитесь, что ваш тесть несколько чудаковат... и
забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит. Дом - сплошные сквозняки,
непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение,
а я плохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у леди Метроленд, а если
посчастливится, то и раньше.
Адам не успел ничего ответить -- иезуит уже исчез. Вдруг голова его
опять возникла рядом.
-- Здесь находится одна весьма опасная и неприятная женщина, некая
миссис Оранг.
Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от
пристани, к выходу из порта.
Началась качка, то бортовая, то носовая, а то пароход, весь дрожа,
замирал на месте, над бездной черной воды, после чего низвергался, как
вагонетка на американских горах, в безветренную глубину и снова взлетал
прямо в пасть к урагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом,
как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт. Этот последний его
трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
-- Ой,-- стонал Цвет Нашей Молодежи.-- Ой! Ой! Ой!
-- Точно из тебя сбивают коктейль,-- сказал Майлз Злопрактис.-- Ну и
лицо у вас, деточка,-- оттенка нильской воды.
-- Это же заболеть можно,-- сказала мисс Рансибл и, что редко с ней
случалось, попала в точку.
Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках,
содрогаясь от парика до пят.
-- Как ты думаешь, неужели это шампань...
-- Китти.
-- Да, милочка?
-- Китти, мне кажется... нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные
соли... Китти, я подумала, тебе там ближе... А мне отсюда слезать просто
небезопасно... как бы не сломать ногу...
-- А ты не боишься, что после шампань...
-- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе з атруднительно...
-- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже
совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
-- Ну, Китти, ну, пожалуйста... тебе же будет жалко, если я умру... Ой!
-- Но я видела нюхательные соли на твоем туалетном столике уже после
того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а
потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь...
-- Я... их... сама уложила... Вместе со щетками... Китти, противная!
-- Как не стыдно, Фанни!
-- Ой! Ой! Ой!
Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых
угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах 1
и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные
чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как
миндаль, а цветом как ночь.
Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные
чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как
миндаль, а цветом как ночь.
Два совсем обмякших детектива, дежуривших у его каюты, покинули свой
пост.
-- Если он и при такой качке сумеет набедокурить, молодец будет,--
решили они.-- Грех было бы ему мешать.
Пароход скрипел всей обшивкой, хлопали двери, падали чемоданы, выл
ветер; винт, то взлетая над водой, то зарываясь в волны, бешено крутился, и
шляпные картонки сыпались с полок, как спелые яблоки. Но сквозь весь этот
рев и грохот из дамского салона второго класса звучали отчаянные голоса
ангелов миссис Оранг -- они пели, пели в унисон, исступленно, надрывно,
словно сердца их готовы были разлететься вдребезги
1 Речь идет о вопросе и ответе из католического школьного катехизиса:
"Каковы суть Четыре Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить? Четыре
Последние Вещи, о коих всегда надлежит помнить, суть: смерть, страшный суд,
ад и рай".-- Здесь и. далее примечания переводчиков.

ги, а рассудок помрачиться,-- пели знаменитый гимн сочинения миссис
Оранг "Агнец Божий -- барашек что надо".
Капитан и первый помощник сидели в рубке и увлеченно решали кроссворд.
-- Похоже, ветер свежеет, того гляди погода испортится,-- сказал
капитан.-- Вечером может и покачать.
-- Не всегда же бывает так тихо, как сейчас,-- сказал первый
помощник.-- Хищное млекопитающее. Слово из восемнадцати букв. Просто
непонятно, как они такое выдумывают.
Адам Фенвик-Саймз сидел с морскими волками в курительной, пил третий
стакан виски и гадал, когда ему окончательно станет плохо.
Уже сейчас он ощущал какую-то тяжесть в затылке. Плыть еще тридцать
пять минут, а скорее всего, и больше, раз ветер встречный.
Наискосок от него сидел болтливый, объездивший весь свет журналист и
рассказывал ему неприличные анекдоты. Время от времени Адам вставлял более
или менее подходящие к случаю замечания вроде "Да, здорово", или "Это надо
запомнить", или "Ха-ха-ха", но по-настоящему что-либо воспринимать он был
неспособен.
Корабль взлетел -- выше, выше, выше, а потом как-то наискось ухнул
вниз. Адам успел схватить свой стакан и спасти содержимое. Потом закрыл
глаза.
-- А вот этот годится и для дамских ушей,-- сказал журналист.
За спиной у них четыре коммивояжера играли в карты.
Сначала игра шла
весело -- когда карты, стаканы и пепельница летели на пол, они только
приговаривали: "Вот это так тряхнуло!" и "Держись, гвардейцы!" -- но за
последние десять минут заметно притихли. Тишина была неуютная.
-- ... И сорок за тузы и двести пятьдесят. Роббер. Ну что, опять тянуть
или останемся так?
-- А может, сделаем небольшой перерыв? Стол все время куда-то едет, я
даже устал.
-- Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
-- Ничего не тошнит, просто устал.
-- Конечно, если Артура тошнит...
-- Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
-- Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите
продолжать -- пожалуйста, я вам игру портить на собираюсь.
-- Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай,
карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
-- Может, повторим, друзья? Того же?
-- Того же.
-- Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
-- Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
-- Да, теперь сдавать Артуру.
-- Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
-- Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
-- Не спутай карты, Артур!
-- Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
-- Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
-- А этот вы слышали? -- сказал журналист.-- Как один человек из
Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться,
выбрал жену с солитером. Здорово, а? Понимаете, у нее был солитер, а он,
понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
-- Знаете, я, пожалуй, выйду ненадолго на палубу. Здесь что-то
душновато.
-- И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
-- Ни капельки не мутит. Я просто подумал, что на свежем воздухе... О
черт, да когда же это кончится?
-- Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше
сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
-- Меня не мутит. Просто здесь душно.
-- Правильно, дружище. Уж вы мне доверьтесь. Игра в бридж явно не
клеилась.
-- Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
-- Туз, а то что же?
-- Вижу, что туз. Я про то говорю, что нельзя вам было брать взятку
козырем, когда у вас на руках была пика.
-- Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
-- Ничего подобного. Артур пошел с пики.
-- Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
-- Артур пошел с пики.
-- Не мог он пойти с пики, а то зачем бы ему класть червонку на моего
короля пик, когда я думал, что у него дама.
Нет у него пик.
-- Почему это у меня нет пик? У меня дама.
-- Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит,
-- Ничего не тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б тебя так
хлопнули по спине... В общем, хватит с меня этой забавы. Вот видите, опять
карты разлетелись.
На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон
сказал: -- Странно, с чего это у меня вдруг перед глазами все поплыло?
Наверно, что-нибудь съел не то. С этими заграничными блюдами всегда такая
история -- намешают бог весть чего.
-- А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция
на этих пароходах ни к черту.
-- Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
-- Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает, но иногда
морские переезды плохо на меня действуют.
-- Вот и со мной так же.
-- Вентиляция... безобразная.
-- Уж поскорей бы очутиться в Дувре. "Родина, милая родина". Верно я
говорю?
Адам крепко ухватился за обитый медью край столика, и ему стало легче.
Нет, не допустит он, чтобы его вырвало, во всяком случае, пока на него
пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.

В это-то время, когда настроение в курительном салоне упало до нуля,
там опять появилась миссис Оранг. Секунды три она балансировала между
вращающейся дверью и ускользающим косяком, а как только судно немного
выровнялось, зашагала к стойке, широко расставляя ноги и сунув руки в
карманы толстого жакета.
-- Рома. Двойную порцию,-- сказала она и с обаятельной улыбкой обвела
глазами жалкую горстку мужчин, сидевших в салоне.-- Ой, мальчики, какой у
вас расстроенный вид. В чем дело? Душа тоскует или пароход не хочет стоять
смирно?.. Качает? Ну ясно, качает. Но я вот что у вас спрошу. Ежели вы за
какой-нибудь час так расклеились от морской болезни ("Не морская болезнь, а
вентиляция",-- машинально пробормотал мистер Гендерсон), так что же с вами
будет, когда вы пуститесь в далекое странствие, которое всех нас ожидает?
Чисты ли вы перед богом? -- вопросила миссис Оранг.-- Готовы ли вы к смерти?
-- А то нет? -- сказал Артур.-- Я последние полчаса только об этом и
думаю.
-- Так вот, мальчики, знаете, чем мы с вами сейчас займемся? Мы с вами
споем песню. ("О господи",-- сказал Адам.) Вам, может, кажется, что не
споем, а вот споем. От нее и душе и телу будет польза. Это песня надежды. Не
очень-то много сейчас говорят о надежде, правда? О вере -- сколько угодно, о
любви -- пожалуйста. А про надежду забыли. Ныне в мире есть только одно
истинное зло -- безнадежность. Я Англию как свои пять пальцев знаю, и я вам
прямо говорю, мальчики,-- у меня есть для вас нужный товар. Вам требуется
надежда. Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на
обороте слова песни.
Вам требуется
надежда. Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на
обороте слова песни. Вот так. А теперь давайте хором. Сумеете меня перепеть,
бармен, заработаете пять шиллингов. Нет -- пять шиллингов с вас. Ну,
мальчики, дружно!
Миссис Оранг запела звучным голосом и очень внятно. Руки ее
поднимались, трепетали и падали в такт песне. Бармен повиновался ей сразу.
Слова он немного перевирал, но уверенная сила его голоса на низких нотах
была заразительна. Следующим вступил журналист, потом Артур, сжав зубы, стал
подтягивать мелодию. Скоро уже пели все, пели как оглашенные, и надо
сказать, что им действительно стало легче.
Отец Ротшильд услышал их и повернулся лицом к стене.
Их услышала Китти Блекуотер.
-- Фанни!
-- Да?
-- Фанни, милочка, ты слышишь -- поют?
-- Да, милочка, благодарю.
-- Фанни, милочка, а это не молебен? А то звучит похоже на песнопения.
Может, мы в опасности, как ты думаешь? Фанни, может быть, мы идем ко дну?
- Вполне возможно. Туда и дорога.
-- Фанни, какие ты ужасные вещи говоришь! Но ведь мы бы почувствовали,
если бы пароход на что-нибудь наскочил? Фанни, милочка, если хочешь, я
сейчас поищу твои нюхательные соли.
_ Стоит ли, милочка, ведь ты сама видела, что они остались на моем
туалете.
-- Я могла ошибиться.
-- Ты же сказала, что сама видела...
Их услышал капитан.-- Сколько ни плаваю,-- сказал он,-- до сих пор от
этих миссионеров с души воротит.
-- Слово из шести букв,-- сказал первый помощник,-- первые буквы "кб",
означает "применяется при астрономических вычислениях".
-- Не может быть, чтобы "кб",-- сказал капитан, подумав.
Их услышал Цвет Нашей Молодежи.
-- Как на первых вечерах в семнадцать лет,-- сказала мисс Рансибл.--
Тебя тошнит, а другие поют.
Их услышала миссис Хуп. "Хватит с меня теософии,-- решила она.--
Присмотрюсь-ка я, пожалуй, к католикам".
На корме, в салоне второго класса, где качка ощущалась сильнее всего,
их услышали ангелы. Сами они уже давно перестали петь.
-- Опять она за свое,-- сказала Праведная Обида.
Один только мистер Фрабник лежал в безмятежном забытьи, и в мозгу его
проплывали чарующие видения -- нежные голоса, такие ласкающие, такие
смиренные, и темные глаза цвета ночи, а формой как миндаль, над
раскрашенными бумажными ширмами, и золотые фигурки, такие гибкие,
пружинистые, принимающие столь неожиданные позы.
В курительной все еще пели, когда пароход, почти точно по расписанию,
вошел в дуврский порт. И тут миссис Оранг, следуя своему неизменному
правилу, пустила, так сказать, шапку по кругу и собрала около двух фунтов
стерлингов, не считая собственных пяти шиллингов, которые ей, впрочем,
возместил бармен.
"Спасение души не идет впрок, когда дается бесплатно" --
таково было ее любимое изречение.