Едно интересно мнение:
http://militera.lib.ru/research/mezhiritsky/index.html

Вопрос о продолжении сопротивления после падения Москвы я оставил бы открытым. Сопротивление продолжилось бы, но, скорее всего, после паузы и в каком-то ином качестве. Потеря Москвы вряд ли была переносима. Эвакуация наркоматов и управлений мало что значила. Эвакуированные наркоматы так и не развернули нормальной деятельности в тыловых городах, в помещениях, куда их наскоро свалили с их архивами. Да и не могли этого сделать при нищете связи. Страна стояла перед коллапсом управления. Не секрет, что с директорами крупных заводов Сталин общался напрямую. Чиновников вывезли из Москвы, чтобы не оставлять немцам информаторов и пособников.

Как современник свидетельствую: ненависть была необъятна, но отчаяние ещё больше. Оно нарастало по мере приближения немцев к Москве. Падение её стало бы катастрофой вне зависимости от агитационных воплей. Телевидение было ещё научной фантастикой, во многие места новости доходили в самом общем виде — в виде фактов. Падение или даже отсечение Москвы прерывало коммуникации европейского СССР и влекло за собой распад единого фронта. И вопрос о сопротивлении не принимался бы, а складывался сам собой, как и происходит в катастрофах, с одним лишь эмоциональным учётом политико-экономических реалий:

1. Оценки Гитлером того, что военный потенциал Германии развёрнут, а потенциал зауральского СССР остаётся практически неизвестен. Значит, небезопасно оставлять Сталину или неСталину (при катастрофическом ходе событий возможны любые перестановки) индустриальные районы Урала и Сибири. Но если для продолжения кампании сил у вермахта всё равно уже нет и нужна передышка, то возможны временные уступки в расчёте на то, что он, Гитлер, кинется на запад, покончит с Англией и снова вернётся к России, упредив её так же, как упредил этим летом. А пока, возможно, не требовать смещения Сталина, напротив, даже гарантировать его физическую безопасность (а тем самым и послушание Гитлеру) и сохранение за ним власти над тем обрубком СССР, который Гитлер нашёл бы для себя безопасным. Никакой обрубок не был бы безопасен, но ведь Гитлер не дал бы Сталину времени, и, начни он новый поход с линии Одесса-Москва-Ленинград, не видно конца войны в 1945-м...

2. Военно-политического положения и сохранения путей лендлиза (Мурманск, граница с Ираном, хотя Гитлер несомненно потребовал бы и того и другого. Да и котроля над оставшейся промышленностью тоже.)

3. Готовности союзников тратить свои военные ресурсы и поддерживать СССР в его уже отчаянной при этих условиях борьбе.

Но над всеми соображениями стратегической точки на карте, как центра власти, как узла коммуникаций и промышленности, как источника людских ресурсов, Москва нависала эмоционально — воспетая Москва-столица, которой мы бредили тогда, страшной осенью 1941 года, Москва майская, моя Москва, в которой я — это не о себе, это всех нас общие были чувства — никогда не бывал, только в кино видел, но которая культом вождя, а попутно Кремля, и Мавзолея, и всего облика столицы и её истории возведена была в уникальный образ: «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве!» На человека, бывавшего в Москве, ходили глядеть, он вызывал почтение. Расспрашивали и впитывали каждое слово неумелых и порой невнятных описаний этого особого города, который, вроде, и не так прекрасен, как Ленинград, но что-то в нём такое есть, такое!..

Сдать Москву из целесообразности? Потерять Москву — не значит потерять армию, не значит проиграть войну?

Боюсь, что стойкость наша, обескровленная бегством, утратой крова, перечислением сданных городов тогда. в 41-м, находилась на последней черте. У нас в семье сдача Москвы чревата была самоубийствами